Колесо Сансары

- - - - - - -



Прошёлся по небу, прошёлся по суше.
И тучи сомкнулись тугой колыбелью.
В ослепшие ночи по травам колючим
шумит их предел, зарождающий сели.

Гуляя, не ведаю: лучше, иль хуже
бушует природа, плодятся утраты,
венчает кукушка, а огненный обруч
впивается в небо к беде или в радость.

Короткое лето, стремительный отпуск.
Понять невозможно, что здесь происходит.
Ковчег ожидает, опущены сходни,
граница воды омывает порог им.

От тёплого моря и к тёплому морю
дорога кольцом через горы и вьюги,
где в тихом межгорье мне кто-то стал другом,
а кто-то врагом, кто-то верной супругой.

Меня, между делом, прощают, – и плачут.
Как в старом кино: то теряя, то веря.
Наутро мне снова вменяют на сдачу
одежду, которую вышило время.

И вновь негодую, не верую, верю!
Я Синюю Птицу вскормил из ладони.
По трепету крыльев я знаю, что с милой;
провал тишины, – и излёт* туда, горний!

- - - - - - -

Во сне мне приснился гудок из тумана
и бряканье склянок по скорой обедне,
где ливень первичный, и я под ним пьяный
стою молодой перед входом, в передней.

Святые глаза – улыбается мама,
и всё нестерпимо – и радость, и воздух.
Видение падает в пропасть и в пламя,
а с неба, вращаясь, летит в темя посох.

Я прочно забыл где сошёл, где тот берег.
Там тёплое море, там пальмы и крабы.
Там даль горизонта сливается с небом,
отчасти волнуясь – запомниться дабы.


* последняя фаза движения летящего тела перед падением

- - - - - - -



Прав ты или не прав – даже не встанет вопросом в Блистающем Мире.
Плыть или не плыть по небу, по прозрачной его глади – немой вопрос.
Пальцы остынут в последней фаланге, превращаясь в кость.
Пропасть с неведомыми краями разверзнется шире, за горизонт,
у обрыва каменистой тропы ждёт охвата распахнутыми руками.

В заднем кармане козырь на все случаи и на все времена – "Прав",
изорванным Раем. С обратной стороны надпись на санскрите – "candramas".*
Висеть и висеть бы веками, уцепившись за краевой камень.
Но он, горячий и влажный скользит, вибрируя гулко и тихо,
с сердцем в такт.

Станет возможным обобщить несказанные слова, упростив себя.
Память, непременно раздвинув земные грани, лавой вытечет изнутри,
оплавит опоры, изменит их вес.

На излёте прервётся время, и ветер настигнет
летящих в никуда птиц.



* относящийся к Луне

- - - - - - -



Движение фрагментов облаков. Навстречу.
Откуда падают несвязные обрывки,
сквозит рассвет. Что не прозрачно, переходит в белый.
Куда ни повернись – вдыхаешь встречный ветер.
Омыты лица. И судьба омыта.
И тень от крыльев накрывает плечи.

Вокруг пространство тишины.
Дорога к свету выдалась не сложной.
За точкой невозврата пустота ли...
Необозрима высота,
и неба синева необратима
прошлым.
Только не спеши

на чистый лист, идеями заросший.
Шумит волнение души,
не осторожно.
От памяти остался только голос,
цвет глаз и цвет волос.
Ещё, быть может, отголосок слова,
в воронку невозврата вросший,
напоминаемый рассветом,
снова.

- - - - - - -



Незаметно звёзды меняют цвет.
Тёмно-синий – когда забудешь закрыть затвор,
и их свет, прожигая тебя насквозь,
потревожит другую твою сторону.
В траве, как всегда, полно васильков;
и по взгляду сверкнув, исчезающий отблеск крыла
оставляет тебя и твой мир для себя на потом...
Воинство шлёшь во след, и в тебе
не твоё говорит: "сохрани и спаси", без слов.

-------

Титаны вернулись издалека.
Радужным нимбом схлопнувшейся музыки сфер
остановившиеся на миг века
озаряют их головы.
И пока, погрязший в водовороте дел,
ты упрямишься выпрямиться и вздохнуть,
не находишь, вдруг, последнего внутри уголка
не прожжённого, не сдавленного в тисках,
почвой не ставшего для колен.

Свет и небо – святая даль.
Здесь доступны связи; легки, просты.
Ты, с титанами, окрылённая в сталь!
Остальное видится незначительным и пустым.

-------

Жизнь – искусственная река,
незаметно уносит в сон,
где в сияющих облаках
отблесков неземных сонм.

- - - - - - -



Дар провидца. Он не нужен.
Разум непривычно чистый.
Ворон хищен, горд и кружит,
и в компании не лишний.

Небо, словно дно корзины
выбитое в одночасье.
Это выход, выход в синий,
в яркий синий. Счастье? Счастье!

Кость ребра пробита сталью.
Непременно приподняться!
Льётся зарево Вальхаллы,
и уже немеют пальцы.

Жгут объятия валькирий,
душит грудь кровавый кашель.
Что, с полуденным отливом,
ещё бьются наши? Наши!?

Флаги, вспышки, крики, трупы.
В красной жиже вязнут ноги.
Нужно жить! Хотя бы выжить.
Выскользнуть из поволоки…

- - - - - - -

Мир, раскрученный в торнадо,
разразился громким гимном.
О'дин, грузно восседая,
властно смотрит на убитых.

Тысячи клинков и ножен
отражают свет на лица.
Здесь пируют на полотнах
миротворцы и убийцы.

Как один, вкушают вепря,
запивают вечным мёдом.
Утром будут драться насмерть,
рваться в клочья в Раганроке.

Будут днём опять влюбляться
в пепел глаз небесно синий,
в образ радости и счастья,
в танец молодых валькирий.

- - - - - - -



Искрятся весла. Млечная река
витки сжимает, и кипит в ней время.
Опережая, здесь текут века.
Плывем к другому берегу не те мы.

Пусть Альтаир, Полярная звезда,
Кассиопея... Все они на месте.
Но время затекало к нам в предместья
и прорастали, как сорняк, года.
Посевов наших не видать следа.
Не справились, и нас теченьем, вместе,
снесло в века. Держась за перекрестье,
мы понимали, что оно – вода.

- - - - -

Но, слава Богу, озадачен Ной,
как дед Мазай, на промысле Харона.
И то, что будет, что осталось за спиной –
не важно. Важно, что мы дома.

Уже не развернуть… Долги, дела, заботы,
проявленная сущность и голова бела.
Размерен шаг и взгляд на перепутьях года,
и наготове ножны, и стрелы, и свеча.

На капище дорог сойдутся горизонты.
В стране теней зажгут приветственный огонь.
Учтиво отведут к горнилищу из молний,
и гимном разорвётся в мозгу Иерихон.

Всё это за спиной, и тикают взрывчатки
в узлах и сопряжениях нейронного моста.
А истина проста – нож затаи в перчатке,
и в мумию вонзи, когда ощерит пасть!

Закрой мои рассказы. Возьми букет из лилий.
Смотри – Весна раскрыла цветущие крыла.
Я оказался рядом. Я помню, ты просила,
чтоб постоянно знал, как у тебя дела.

Ступенями строфы спускался зодчий.
Качался чёлн внизу.
На небо взгляд горбатый кормчий,
с пустых глазниц роняя две слезы,
приподнимал,
страждая высших полномочий.

Идейный замысел – прекрасным был созвучьем:
возница и плеяды звёзд.
В движении созвездий сном тягучим
тела томились – храмы блудных душ,
сокрытые
по воле вездесущей.

Томятся и теперь ошибками, уроком свыше:
отмучилось, и в деревянный лифт.
Спешат оставшиеся постучать по крыше.
И в ожерелии певучих рифм
полёт
всё глубже и всё тише...

- - - - -

Однажды выпадает козырь,
и мы с тобой прорвались сквозь века.
Харон обратно отправлял нас порознь.
Но это уже вовсе не беда,
а праздник
памяти, стихов и прозы.

– Слышь, охотник, хочешь знать
где сидит фазан?

Кисти мыл Он допоздна.
Стол. Мольберт. Кинза.
За окном вечерний свет
неизбежно сер.
Серый с тенью силуэт.
Горы. Туапсе.

Море. Великан Кавказ.
Седина вершин.
Хлеб ржаной. Хороший квас.
Глиняный кувшин.

Кисть макнул во все цвета.
Я стоял – смотрел,
как на полотне мой кант
белым стал, как мел.
Как потом мазок чернил,
как потом другой
раз за разом наносил
лёгкою рукой.

Пили долго мы потом
"Водку" и "Нарзан".
Третьим за скупым столом
восседал фазан.

Вишну – внутренняя причина, в силу которой все существует, первопричина всех вещей, всепроникающая сущность, сознающий прошлое, настоящее и будущее, творец и разрушитель мироздания, тот, из которого исходят все материальные и духовные элементы.


Слово "Вишну" восходит к индоиранскому visnu, иранским аналогом которого является авестийский Рашну – судья загробного мира.


__________________


Падение шатко.
Колено… – и тело
курдюком ватным
стало; упало.
В опале сло'ва – "…Мать твою..!" –
какие-то споры
каких-то грибов,
сор мозга в неистовстве бытия.
Люди, глядя:
"Дядя! А где же твоя голова!?"

Отлетело, отделилось.
Мысль мудра: не понимая –
что это вылилось из ведра,
но уже отдаляя взгляд,
блестя зрачками –
чистым Енисеем с утра –
"Прожил…
Господи, что же у всех за рожи!"

Туман, судорога, мгла.

- - - - - - - -

…

Пречистые, словно из СПА…
Восторженные! Блестят.
Воссияв, подлетают ближе…


/ Жизни ради, может быть – для
в облаке газ сжижен.
Дробленная вода:
начало,
длительность бытия.
Мнений звучит два вида:
тень, звук родящая, твердит: –
"Дожил".
Почти вердикт.
Другая – темнее –
молчит: "Не дожил!"
Колокола гудят мерно,
одни рядом; поодаль – тише.
Крыл костяное бремя:
тёмных теней рыщут /


…слепя лучезаром присным *,
лирой святой тесня души.

Средний вертит в руке монисто,
неистово им блестит. Дюжие
два других стильны.
Ореол задают чёткий,
горят золотой пылью.
Кивают: "Зачёт!",
переспросив фамилию.

Конвоир самолично прибыл.
Расчёт у него полный.
Опоздал он. А мне обидно.
Худощав, лысоват,
на восьмидесяти языках свободно

говорит, будто Аня
завещала при жизни внучке
обходить стороной трамваи.
– Случай – истина не земная,
ты покайся, так будет лучше…

- - - -

Серым снегом по спелым вишням,
остывая, скользит пепел
с постаревших, но мне милых,
куполов. Быль иль небыль..?

Смотрю: соскочил с трамвая
в растрёпанном пальтишке:
– Аня!
(Пора! –
выдох Вишну)
… и она в объятья летит к мальчишке,
не оставив выбора для ведра…




* присущим


___________

"... – Скажите, какую религию – что бы выбрали вы, честно ни библию ни коран не читала, слушала отрывки по ютубу.
– Выбирайте любую из них, все равно этот параметр можно будет изменить в настройках в любой момент..."

Unknown333


_____________

"...Тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит..."

Михаил Булгаков

Слеза откровения сорвана ветром. Вторая скатилась и стёрта небрежно
движением, волей, рукою, не важно. Они ядовиты болезнью: надеждой.
По белой стене расползаются тени волнений-растений, созвездий-растений.

Бреду осторожно сквозь заросли чуда. На свет, излучаемый центром вселенных.
И словно паук-путешественник, ветру вверяя все связи,
узлы и расчёты, ищу не спасения. Жив лишь удачей.

Дрейфует минута, кругами под ней искривляются бездны.
Пространство явилось. И с каждым мгновением, божьею сутью,
внутри прорастая, ветвятся лианы, сливаясь в канаты знакомого чувства.

И время течёт, и не требует платы. Портал мандрагоры – рубиновый омут.
Читаю скрижали, пульсируют в венах упругие волны, смола откровений.
Понятия жалят, и мне, незнакомцу твой голос созвучен, как давний знакомый.

По-новому утро звучит. Предрассветны неясные тени, неясные звуки.
Мне сложно бороться с собою и с тенью, заветной, и с центром вселенных.
А морды исчадий, мелькая в портале, мне лают, что душу берут на поруки.

И я вырастаю из собственной тени. И мне, вдруг, понятно, что я не иное.
Что центр вселенных внимает мой демон.
Что центр вселенных – могучая Кали – сияет во тьме путеводной звездою.

- - - - - - -

И снова живу, и снова в мирское меня привело беспощадное время.
Я знаю, что значит закон менделеев, про "пыль" из квадрата с эмблемой:
"Малевич". Что мудростью святы: достоинство, воля;
что плыть предпочтительно брасом и кролем…
Но снова я демон, и дар Афродиты, опять он со мною,
и светоч звезды, прожигающий темя.



На картинке Астарта (у греков Афродита), богиня любви и власти.

Кали - высшая реальность, защитница богов и дарующая освобождение, уничтожитель демонов.

Демон - из всех существующих вариантов описания больше всего мне нравится
толкование из ранней христианской традиции от Феодорита Кирского - существа,
растящие в себе божественные черты.